Живые трупы. Как насилие федералов возвращалось из Чечни и чего ждать от воевавших в Украине

Эту статью можно прочитать и на чеченском языке

Вернувшиеся с чеченских войн российские солдаты совершали самые разные преступления – от жестоких избиений до убийств. В РФ не существует фундаментальных исследований об изменениях психики военных, которые участвовали в боевых действиях, как не существует и полноценных программ реабилитации, принятых на государственном уровне. Как складывалась жизнь участников конфликтов в Чечне после приезда домой? Что известно об изменениях в их психике из немногочисленных исследований? Как менялась повседневность после возвращения отправленных на фронт людей и что будет с обществом после того, как домой вернутся участники вторжения в Украину – в материале сайта Кавказ.Реалии.

Часть I. Шок, стресс, сторожевой рефлекс

На стороне федералов в Чечне воевали как армия, так и милиционеры. Точных данных о численности Объединенной группировки федеральных сил в обоих конфликтах нет. Согласно отчету Минобороны, пиковые значения достигали 70,5 тысяч человек в первой войне и более 80 тысяч во второй. К 2009 году ветеранами были признаны в общей сложности 600 тысяч человек, однако неизвестно, как именно велся подсчет и является ли это число окончательным – некоторые военные добиваются такого статуса до сих пор.

Неизвестны и точные потери (в 2021 году в Госдуме признали 11 тысяч погибших в обоих конфликтах и более 35 тысяч раненых, некоторые правозащитники называют эти цифры "смешными"). Независимых данных о характере ранений военных также нет. После первой войны в Минобороны отчитались, что были контужены, травмированы или обожжены более 16 тысяч человек, еще более 35 тысяч – заболели. 80% (примерно 41 тысяча) этих военных вернулись в строй.

Психические нарушения вернувшихся с поля боя в России систематически не отслеживали вовсе. В открытом доступе есть только небольшие исследования, которые проводили своими силами правозащитники или медики на базе региональных центров.

Например, в 2009 году в Нижегородском областном неврологическом госпитале ветеранов войн обследовали 420 пациентов – 203 воевали в Чечне. Выяснилось, что психические расстройства есть у 93% из них: это неврозы, расстройства личности и зависимость от алкоголя или наркотиков. Более чем у трети эти расстройства протекают хронически, у каждого пятого – в острой стадии. Признаки посттравматического синдрома (ПТСР) выявляли у каждого. В 2003 году директор отдела пограничной психиатрии в центре им. Сербского Юрий Александровский заявил, что как минимум у 70% участников войны в Чечне есть ПТСР. Однако не все специалисты согласны с этим термином.

"Люди возвращаются не с посттравматическим синдромом, они возвращаются со стрессом и зачастую в шоке. Например, 18-летний салажонок попадает в молотильню, к которой был совершенно не готов. Посттравматический стресс – это когда опыт замалчиваемый, непроработанный, начинает возвращаться через 10-12 лет. Это страшно, потому что общество уже забыло и про эту войну, и про этих ветеранов, а они начинают брать винтовки, стреляются, устраивают скандалы", – объясняет психолог Кира Меркун.

По ее словам, типичные симптомы недавно вернувшихся с войны – это возбужденная психика, сниженный порог чувствительности, активированный "сторожевой рефлекс" (так называют ряд реакций на внешние раздражители. – Прим. ред.).

"Люди спят вполглаза – возникает хроническая бессонница, которую глушат алкоголем. Никто даже не подозревает, что с ними происходит. Разрыв реальности такой, что поговорить не с кем, хочется людей тормошить, что-то доказывать. И плюс обида: "За что меня, если вы все так хорошо живете? Почему я должен гибнуть?" – говорит Меркун.

Часть II. Преступления ветеранов Чечни "на гражданке"

Глубинное исследование влияния чеченского опыта на жизнь ветеранов провели в Центре "Демос": в 2007 году там анализировали опыт милиционеров, которые отправлялись в командировки в Чечню. Из почти сотни интервью с ветеранами, их женами, начальниками и ведомственными психологами правозащитники сделали вывод о том, что силовики могут сами начать совершать преступления, если их проблемы продолжат игнорировать власти и общество.

Респонденты исследования центра "Демос" на условиях анонимности рассказали, например, как в мирной жизни продолжают хвататься за оружие ("Где-то в подъезд поднимаешься – все равно пистолет достаешь... Уже навыки остались такие, их уже не изменить") или проводить "зачистки" уже после возвращения из Чечни ("Ну, приехали мы в этот санаторий. Напились и пошли зачищать соседний поселок. Еле замяли уголовное дело").

По мнению психолога Киры Меркун, вернувшиеся с войны действительно более подвержены совершению преступлений, чем люди, не имевшие такого опыта.

"Время, которое человек был на фронте, умножайте на два – столько нужно на реабилитацию по оптимистическому сценарию. Они становятся более возбудимыми просто потому, что на фронте реактивность и агрессия очень важны", – считает психолог.

Громкие случаи преступлений ветеранов Чечни "на гражданке" начали попадать в новостные ленты с начала нулевых. Например, в 2001 году в Москве к пожизненному заключению и принудительному лечению у психиатра приговорили участника первой войны в Чечне Дмитрия Болотина. По официальной версии, в 1998 году он избил двух бездомных, которым его напарник Евгений Нагибов затем перерезал горло. Через неделю Болотин со своим другом поскандалили с тремя бездомными мужчинами и двумя женщинами – Болотин убил их с помощью деревянной тумбочки, кухонного ножа и молотка, писал "Коммерсантъ". Свою вину он не признал, присяжные сначала оправдали подсудимых, но приговор отменили и дело пересмотрели. Нагибову не успели вынести наказание – он умер в СИЗО.

В том же году в Екатеринбурге полтора года условного срока за угон машины получил ветеран Чечни Алексей Дылдин. Как позже отчиталась местная прокуратура, к инциденту привел "антисоциальный образ жизни, сопровождающийся запоями и стойким нежеланием устроиться на работу". Через четыре года Дылдин зарезал 70-летнюю женщину, украл ее телефон и поджег дом.

В 2002 году вернувшийся из Чечни 22-летний Владимир Смирнов взял в заложники свою мать и беременную жену – по сообщению агентства "РИА Новости", он был пьян и требовал автомат и возможности поговорить с журналистами. Ветерана удалось задержать, никто не пострадал – на него завели уголовное дело, но в первую очередь силовики планировали отправить его на психиатрическую экспертизу. При этом соседи Смирнова рассказывали, что военный всегда был спокойным: "работал, не пил".

Подобное случалось каждый год: ветераны Чечни стреляли в своих близких, убивали людей на спор или в ответ на отказ в интимной близости. Спецназовец Денис Мехов в Краснодарском крае, по данным следствия, сел пьяным за руль КамАЗа, заехал на нем в сквер, за что получил замечание от 52-летней Людмилы Мармалюк. В ответ ветеран Чечни дважды ударил ее по голове монтировкой, а затем переехал грузовиком. За убийство Мехов получил восемь лет колонии.

Большое число сообщений о громких преступлениях с участием вернувшихся из Чечни попали в СМИ в 2009 году. Например, в Барнауле в последний день школьных каникул 30-летний мужчина четыре раза выстрелил в 15-летнего подростка из окна своего дома. Мальчик выжил, стрелявшего взяли под стражу – выяснилось, что он был контужен в 2000 году в Чечне и состоял на учете психиатра. Его мотивы остались неизвестными.

В Москве участковый Дмитрий Иванов, вернувшийся из командировки на Кавказ, заставил раздеться и жестоко избил дубинкой доставленного в отделение для проверки охранника, который уже на выходе из отделения назвал милиционеров "уродами". Остановить его смог только сослуживец, когда потерпевший потерял сознание.

В том же году в колонию отправился спецназовец из Свердловской области Андрей Бурлачко – он убил 60-летнюю женщину и ее 26-летнюю дочь, которые хотели нанять его для ремонта квартиры. Другой ветеран чеченской войны из Москвы, 25-летний Александр Пеньков, получил 16 лет колонии: он пригласил в подъезд бездомного, а затем облил его бензином и поджег.

Психиатрическую экспертизу назначили спецназовцу, пытавшемуся проехать в Кремль на своей машине, потому что его "вызвал Путин". По данным источника агентства "Интерфакс", после этого мужчина упал на землю, изо рта у него пошла пена.

По официальной статистике МВД, уровень преступности в России в нулевые в основном снижался – рост был заметен с 2003 по 2006 год. Пик пришелся на 2005-й, когда преступность выросла на 22% (3,85 млн преступлений). По версии издания "Проект", такой скачок был связан с критикой Кремля в адрес министра внутренних дел Рашида Нургалиева – его обвинили в занижении статистики.

Насколько на преступность в стране повлияли ветераны Чечни, неизвестно – в России нет открытых и систематизированных данных о "ветеранском" статусе обвиняемых и осужденных. При этом число тяжких и особо тяжких преступлений в официальной статистике продолжало падать, как и преступлений с огнестрельным оружием – это те статьи, по которым можно отследить предполагаемую причастность вернувшихся с войны.

Одна из авторов доклада "Милиция между Чечней и Россией" от центра "Демос", эксперт фонда "Общественный вердикт" Асмик Новикова не считает, что между динамикой преступности и вернувшимися есть связь.

"Дело не в том, что с войны возвращаются люди, готовые совершать преступления. Они вообще об этом не думают. У них нет внутренних сил и возможностей придерживаться приемлемых форм поведения, контролировать свои эмоции. У людей "срывает крышу" в ситуации, когда вроде не должно было ничего произойти, только потом человек приходит в себя и понимает, что вел себя неадекватно", – говорит Новикова.

Это мнение поддерживает и член совета Центра защиты прав человека "Мемориал" Александр Черкасов. Он утверждает, что далеко не любой воевавший – это "страшный человек", многие участники войн не хотят умножать насилие: "С другой стороны, есть люди в штатском, в своих кабинетах принимающие решения, уносящие потом десятки тысяч жизней. Военная травма – это страшная штука, но, по-моему, здесь нет предопределенности".

Новикова полагает, что некоторые ветераны "застряли" на войне, поэтому после Чечни отправлялись в Сирию или Украину: "Эти ветераны не смогли найти себя в мирной жизни – при первом же вооруженном конфликте они пакуют чемоданы. Это [для них] самая понятная и легкодоступная карьера".

Часть III. Война и криминал

После вторжения в Украину в 2022 году число преступлений, совершенных в России с применением оружия, выросло на треть по сравнению с предыдущим годом. Больше было только в 2015 году, после начала войны в Донбассе. Продолжил ли расти этот показатель и в прошлом году, неизвестно – по этому пункту в МВД больше не отчитываются. Однако рекордных значений в 2023 году достигло число тяжких преступлений – более 589 тысяч, этот показатель был выше только в 2011 году.

В публичном пространстве регулярно появляются сообщения о преступлениях бывших наемников ЧВК "Вагнер", которых завербовали на фронт в колониях. Их уличают в грабежах, убийствах, изнасилованиях, нападениях и похищениях. Бывший глава ЧВК Евгений Пригожин утверждал, что доля рецидивов среди выживших и помилованных через полгода заключенных якобы составляет 0,32%, – источник этих данных неизвестен.

Под следствие попадают и действующие военные, которые нападают на случайных прохожих или полицейских во время отпуска, пытаются торговать боеприпасами или употребляют наркотики. Но несмотря на многочисленные сообщения об этом, делать вывод о склонности всех ветеранов к преступлениям нельзя, считает эксперт фонда "Общественный вердикт" Асмик Новикова.

"Естественно, когда происходит какой-то эксцесс – изнасилование ребенка или убийство бабушки, все об этом пишут и создается впечатление, что это тенденция. Якобы они возвращаются и со всеми себя так ведут. Но с исследовательской точки зрения такой вывод делать нельзя. У нас нет статистики, доступа к открытым данным любого вида, мы ничего не знаем. Сколько реально людей воюет в Украине? Сколько реально погибло? Сколько вернулись и сколько из них покалечены? Мы не можем даже этого оценить", – говорит собеседница.

Новикова предполагает, что российское общество не заметит изменений в уровне преступности из-за "возвращенцев" из Украины – потому что масштабного возвращения не будет.

"Мне кажется, они там все перевариваются в конечном итоге: простые мужики, которых мобилизовали; добровольцы, которые ушли в феврале-марте 2022 года; контрактники и заключенные – это очень разные группы. Мобилизованные с войны не возвращаются, потому что в указе не написано сроков. Полгода воюют заключенные, с ними так договаривался Пригожин (после бунта ЧВК в июне 2023 года и смерти Пригожина вербовка в колониях перешла к Минобороны и ее условия изменились. – Прим. ред.). Ну как отпускают: по большому счету, они тоже не возвращаются строить мирную жизнь, а по второму разу уходят на войну: это большие деньги, способ избежать разных рисков в мирной жизни. Многие там и останутся", – считает Новикова.

Член совета Центра защиты прав человека "Мемориал" Александр Черкасов согласен, что в нынешней войне ситуация с вагнеровцами стала "экстремальным сюжетом", когда людям с опытом тяжких насильственных преступлений дают возможность снова совершать тяжкие насильственные преступления. Но в остальном он видит продолжение давно знакомого сценария.

"Для воспроизводства этого сценария в России не было никакого разрыва: Чечня – первая, вторая, Грузия, Украина, Сирия, снова Украина. [Появляются] псы войны, которые все время где-то воюют. Какой-нибудь Игорь Иванович Стрелков, который участвует в Приднестровской войне, на Балканах, в Чечне, Южной Осетии, а потом в Украине. У подобного рода персонажей есть возможность строить свою карьеру практически непрерывно", – говорит Черкасов.

Часть IV. Прогнозы

В уже упомянутом докладе "Демоса" есть глава об отношении общества к вернувшимся из Чечни милиционерам, где респонденты жалуются на полное к ним безразличие: "Народу нашему глубоко начхать на все: и на свою милицию, и на чеченскую, и на всех. Ну, вот у кого родственники или друзья там были – этим нет, а остальным.... К ветеранам в принципе нормальное отношение, только иногда бывает, я лично слышал, как нашего брата и посылают куда подальше, заколебали "чеченцы", ходите тут, требуете чего-то. Особенно по льготам когда. Сейчас обычно этим статусом нигде не козыряешь, но выпрашивать то, что тебе положено по закону, – унизительно".

Многие из них жаловались на невозможность найти работу после командировки на Кавказ – работодатели опасались, что у таких сотрудников "с головой не все в порядке". По классификации авторов доклада, всех вернувшихся можно разделить на три группы: тех, кто так и не вернулся с войны психологически; ветераны, которые бросают службу и обособляются; и те, кому вернуться удалось полностью. Последний вариант в исследовании указан как маловероятный.

"Я с ужасом думаю, где мы будем брать ресурс для работы над страшными психологическими и физическими увечьями после войны против Украины. Будет ли этим кто-то заниматься? Я не знаю, – говорит психолог Кира Меркун. – Будут расти [число] суицидов – когда военный выжил, но завидует убитым. Такие "живые трупы", которые дышат воспоминаниями и страхами войны. Они будут много пить, дебоширить, не смогут установить ни с кем отношения человеческие. От этого опыта, если с ним не работать, трудно отрешиться, но желающих работать с такими людьми не очень много".

Участники нынешнего вторжения в Украину находятся в более плачевных моральных условиях, если сравнивать их с ветеранами Афганистана и двух войн в Чечне, считает Асмик Новикова. Да, в настоящее время власти больше, чем раньше, обеспокоены их психологическим состоянием (в регионах военным и их семьям предлагают бесплатную психологическую помощь), но единой идеологии у них нет.

"Ветераны Афганистана были более организованы, они образовывали братства или преступные группировки, что примерно одно и то же – одно со знаком плюс, другое со знаком минус. Они считали, что выполняли интернациональный долг на войне за пределами страны и возвращались героями. Чеченская война была на территории России, люди, которые возвращались оттуда, считали, что они герои, которые боролись с терроризмом, но де-факто, большая часть из них в Чечне была занята рутинной и малозначимой деятельностью. Сейчас идеологического обоснования того, что происходит в Украине, вообще нет. [Официальная повестка] разделяется четвертой частью населения максимум. Это непопулярная вещь, не мейнстрим. Мне кажется, людей, которые воюют в Украине, сейчас воспринимают как вахтовиков – они пошли и много заработали. Погибли – еще больше денег семья получила", – говорит эксперт.

По воспоминаниям психолога Меркун, после войн в Чечне в России при поддержке западных психологов появлялись ассоциации для помощи ветеранам. Сейчас специалист этого не наблюдает. При этом Асмик Новикова сомневается, что такие попытки вообще будут предприняты:

"Если наше государство и начнет делать что-то за рамками военных необходимостей, то все-таки сначала чинить трубы по всей стране. Но даже на это нет денег – все работает на военных. Никто сейчас не будет всерьез и профессионально заниматься реабилитацией этих людей, потому что они свое отработали, до свидания. Деньги получили, вот и скажите спасибо".

В таких условиях будущая Россия – это страна в значительной степени состоящая из ветеранов войны против Украины, убежден Александр Черкасов. И условная победа будет за теми, кто поймет, как адаптировать и найти общий язык с этой растущей группой людей. На вопрос, как это сделать, у правозащитника ответа нет. Еще менее оптимистичные прогнозы у эксперта "Общественного вердикта" Асмик Новиковой:

"Те, кто вернутся, не очень будут заметны, они скорее растворятся и тихо, бездарно, в абсолютной экзистенциальной заброшенности доживут свои дни. Сказать, что многие из них сплотятся или там собьются какие-то банды – такой вариант может быть, но мне кажется, что в итоге они погибнут. Вернутся психологически изможденные и физически покалеченные люди. Кто-то из них совершит преступление, кто-то убьет себя, кто-то тихо-мирно умрет – и таких будет большинство, судя по ветеранам Чечни. Никому не нужные, даже их родственникам люди".